Сердце в броне - Страница 45

Капитан Макдени со все еще зеленым лицом и покрасневшими глазами, но абсолютно при этом трезвый, стоял навытяжку. Сделавший свое дело целитель поклонился графу Честеру и вышел из кабинета, оставив их наедине.

– Докладывай, – сухо приказал граф.

– Ваше сиятельство, по вашему приказанию была проведена проверка Рустама Алматинского. Поначалу возникли сложности, объект не хотел пить, пришлось подмешать в кубок снадобье. Дальше пошло легче, нам удалось довести объект до нужной кондиции. Но потом снова возникли сложности, агенту Луизе не удалось соблазнить его. Пришлось задействовать план Б – задушевная беседа, объект разговорился, но… не ответил ни на один вопрос. Не удалось выведать не только про схему коридоров, но даже про свою нынешнюю службу объект не сказал ни слова правды. Упрямо твердил, что он сапер, и врал напропалую. Тогда в соответствии с полученными инструкциями я подсыпал объекту «зелье правды».

– И что? – заинтересованно спросил граф.

– Объект перестал лгать, ваше сиятельство. Но вместо этого понес всякую чушь. Стал рассказывать про какой-то «чемпионат Европы» и про непонятных «испанцев», которых нужно «похоронить, закопать и закидать шапками» и которые тем не менее «выиграли вполне заслуженно». А потом долго распространялся, что «Астана хоть и столица, но Алматы все-таки лучше, и пусть не кичатся своим океанариумом, таких гор у них все равно нет». Ничего внятного в результате он так и не сказал. Ни слова про отряд, сэра Корвина и схему коридоров. Все непонятные выражения мы записали, ваше сиятельство. Но… – Макдени с сомнением покачал головой, так и не закончив фразу.

Граф понимающе кивнул:

– Хорошо. Можешь идти, капитан. Не забудь отметиться в канцелярии.

– Слушаюсь, ваше сиятельство. – Капитан Макдени, бывший по совместительству агентом графа Честера, отдал честь и вышел из кабинета.

Граф позвонил в колокольчик. Через другую дверь в кабинет вошел секретарь. Граф, не глядя в его сторону, отрывисто бросил:

– Письмо сэру Корвину.

Секретарь подошел к высокому столу, предназначенному для писания стоя, и взял в руки перо. Граф устало прикрыл веки и стал диктовать:

– Даю разрешение на посвящение Рустама Алматинского в рыцари ордена найманов. Сей рыцарь прошел проверку нашего ведомства и признан годным для дальнейшей службы. Тем не менее по прибытии в расположение отряда рекомендую наказать Рустама Алматинского за опоздание, неумеренное потребление спиртного и непотребное поведение.

– Это все, ваше сиятельство?

– Да.

Секретарь с поклоном положил письмо на стол, граф пробежался по нему взглядом и размашисто расписался.

– Запечатайте в конверт и вложите в пакет, предназначенный для сэра Корвина. Чем сейчас занимается Рустам Алматинский?

– Спит, ваше сиятельство.

– Через два часа разбудите, вручите пакет и отправьте в расположение отряда.

– Слушаюсь, ваше сиятельство.

Гиотурен обвел взглядом сырые замшелые стены глухого каменного подвала и многозначительно поднял брови:

– Глубоко вас загнали. Можно сказать, затравили как крыс.

Сидевший за столом тучный мужчина, одетый довольно прилично, но несколько небрежно, сверкнул глубоко посаженными глазами:

– Не хами! Тебя уважаемые люди рекомендовали, но сам ты для нас никто.

Гиотурен жестко усмехнулся:

– Говорить правду – это не хамство, а свойство делового человека, привыкшего беречь время. Будем рассыпаться в любезностях или говорить прямо?

Толстяк зло рассмеялся:

– Ты сказал, человека? А может, все-таки эльфа?

Гиотурен недрогнувшей рукой придвинул себе стул и сел напротив.

– Я человек.

– А кто за спиной? – прищурился толстяк.

– Неважно, – холодно отрезал Гиотурен. – Деньги плачу я, все остальное неважно.

– Ошиба-а-аешься, – протянул толстяк, – деньги – это хорошо-о, но есть вещи и поважнее.

Гиотурен насмешливо приподнял бровь:

– Патриотизм?

– Осторожность. – Толстяк откинулся на спинку стула, так чтобы свет лампы не падал ему на лицо.

Гиотурен небрежно проронил:

– Тысяча золотых.

Крепкая тяжелая рука с короткими, грубыми пальцами едва ощутимо вздрогнула. Гиотурен не ошибся, названная сумма произвела впечатление, теперь разговор пойдет серьезный.

– Неплохие деньги, – с деланым равнодушием проронил толстяк. – А за что?

– А с кем я разговариваю? – поинтересовался в свою очередь Гиотурен.

– Как же так, – усмехнулся толстяк, – договорился о встрече и не знаешь с кем?

– Знаю, но хочу убедиться. Не больно-то вы и похожи на нищего.

Толстяк молча засучил рукав на правой руке и протянул ее ближе к свету. На внутренней стороне предплечья было вытатуировано изображение виселицы.

– Занятный рисунок, – скучающе бросил Гиотурен.

Толстяк провел над татуировкой сложенной лодочкой ладонью: петля на виселице закачалась, словно под сильным ветром, виселица заходила ходуном, казалось, слышится скрип рассохшихся, старых досок. Секунда, другая, и все закончилось. Татуировка как татуировка, немного потертая и побледневшая от времени.

– Я Мясник, – веско сказал толстяк, – старшина столичных нищих и убогих. А теперь говори по делу: что тебе нужно за свои деньги?

Гиотурен подобрался.

– Три сотни отчаянных ребят на площади Могильщиков через два дня.

– Зачем?

– Нужно устроить небольшое столпотворение и поднять шум.

– Зачем? – В голосе Мясника послышалось раздражение.

Гиотурен положил локти на стол и навис над столешницей:

– Чтобы задержать королевский кортеж и убить короля.